|
К известному петербургскому скульптору, народному художнику России Григорию Ястребенецкому в Гуманитарном университете профсоюзов отношение особое: Григорий Данилович – автор большинства бюстов на университетской Аллее славы. Фронтовик, прошедший войну, от звонка до звонка, он всем своим творчеством – скульптура, живопись, литература – дает новым поколениям образец оптимизма и жизнелюбия.
Довоенное
Семья будущего скульптора к искусству отношения не имела, более того – ни мать, ни отец абсолютно не умели рисовать. Родился Григорий 29 октября 1923 года в Баку – родители переехали туда из голодного Ленинграда. По семейной легенде, мальчик начал рисовать в три года, и почему-то сразу именно войну. А когда немного подрос, его отдали учиться живописи у одной художницы. Она оказалась абстракционисткой, поэтому и ее ученик в детстве был, как сам признается, «жутким абстракционистом». И позже в художественной школе в Ленинграде, куда при первой же возможности вернулась его семья, ужасал преподавателей. Правда, один из них, известный дореволюционный художник Альфред Эберлинг, как раз с пониманием относился к экспериментам ученика. Но другие, в основном, спрашивали: «Почему ты голубое делаешь красным?» Тринадцатилетний мальчик отвечал нахально: «Я так вижу!» Но талант был очевиден, и потом, учась в обычной школе, Гриша Ястребенецкий поступил в Среднюю художественную школу при Академии наук.
Буква алфавита
О войне писали много и здорово. Если бы я мог написать о войне не как солдат, каким я был, а с точки зрения скульптора, возможно, это бы и представляло какой-нибудь интерес. Но во время войны я не ощущал себя скульптором…(Из автобиографической книги Григория Ястребенецкого «Интервью с самим собой»)
В конце мая 1941 года Григорий окончил школу, а 22 июня началась война.
– 3 июля я уже был в армии, – рассказывает художник. – Поначалу мы пошли добровольцами, но меня не взяли – 18 лет не было, а потом все же пришла повестка, чтобы я явился в добровольческий комсомольский отряд. Вместе с двумя товарищами из моего класса прошел медкомиссию. Формировался отряд, который должны были отправить в Ельню, в школу политсостава. Требовалось 100 человек, а я оказался в общем алфавитном списке 101-м или 102-м, фамилия-то на букву «я». Мои одноклассники попали в эту школу в Ельне, и буквально через три недели погибли. А я оказался в запасном зенитном полку, который базировался здесь, в Ленинграде, на Рузовской улице. Всю блокаду пробыл в городе, чуть не умер от голода. На фронте можно было раздобыть картошку, да и паек был больше, а нам давали 125 граммов сухарей. В госпиталь я попал уже с дистрофией 2-й степени. Палата была человек на пятнадцать, все лежали на носилках. За ночь три-четыре человека умирали – нужно было усиленное питание, а где его взять! Когда выписался из госпиталя, попал опять же на Ленинградский фронт – в дивизион аэростатов артиллерийского наблюдения. Мы поднимались в воздух, вели наблюдение, откуда стреляли немцы…
– Это было очень опасно?
– Как вам сказать… В сам аэростат попасть просто, он большой, и в первые же две минуты его пробивали. Пробитый аэростат медленно опускался на землю, и всё. А корзина маленькая, в нее не попадешь. Под Нарвой меня ранило, но на земле. У меня было не очень тяжелое ранение, после госпиталя продолжать воевать на Ленинградском фронте.
Война научила меня многому:
– спать у костра зимой, свернувшись калачиком и спиной к огню, чтобы лучше сохранять тепло;
– пить неразбавленный спирт, запивая глотком соды или просто побросав немного снега в рот;
– не пригибаться к земле во время артобстрела;
– не спать сутками и не есть горячей пищи неделями;
– беспрекословно выполнять дурацкие, а иногда и невыполнимые приказы командира отделения;
– чистить зубы и умываться до пояса одной кружкой воды;
– не падать на землю, когда рядом неожиданно выстрелит зенитная пушка;
– не замерзать до смерти, стоя на часах, при тридцатиградусном морозе;
– складывать свои вещи перед сном, если удастся переспать в помещении, таким образом, чтобы при артобстреле или бомбежке сразу найти сапоги, схватить шинель и пистолет (эта привычка сохранилась у меня до сих пор: я точно знаю, куда перед сном я поставил свои тапки и куда положил халат).
И, самое главное, – война научила меня ненавидеть войну. (Из книги «Интервью с самим собой»)
– Мы жили на Невском, напротив Строгановского дворца. Отец работал в госпитале, мать – там же, в библиотеке. В квартире почти никогда никого не было, и хорошо: все осколки попадали именно в наши окна, потому что снаряды рвались на крыше Строгановского дворца. Стекол целых не осталось, и книги на полках были пробиты осколками. Но когда я еще ходил домой, я видел, как эвакуировали картины из Эрмитажа.
Отцу моей жены должны были дать броню – он работал на военном заводе. Но у него фамилия на букву «ш» – тоже конец алфавита. И до него не дошли. На фронте он пропал без вести. Моя жена и теща долго искали его, но никаких сведений не было. Потом, много лет спустя, когда подняли немецкие архивы, все же пришел ответ, что он умер от голода в 1943 году в концлагере в Нойдорфе. Так буква в конце алфавита одного человека спасла, а другого погубила.
Друзья, враги и… переводчики
Войну Григорий Ястребенецкий закончил в Литве, в Мажейкяе.
– 8 мая мы о Победе еще не знали ничего. Вижу – на дороге машина с немецким генералом, а сзади наши солдаты. Потом во двор, где стояла наша часть, въехала машина, и из ее вылезли двое немцев – молодые
| |
симпатичные ребята. И стали расспрашивать меня, как им проехать в другой город. Я немецкий в школе учил, знал его довольно прилично, и стал им объяснять. Поговорили немного. Я служил в дивизионе аэростатов артиллерийского наблюдения, а они в арт-инструментальной разведке, то есть занимались тем же самым, только с земли: я корректировал огонь по немецким целям, а они – по нашим. Казалось бы, враги – дальше некуда. Но никакого ощущения вражды не было. Я даже для наглядности принес карту и показал им маршрут. Потом только подумал: ужас, если бы увидел кто – сразу под трибунал!
На следующий день меня вызвал начальник штаба: надо было немецкого генерала допрашивать, а переводчика не было. Но я-то знаю разговорный язык-то, а вот военные термины… Наш генерал стал задавать вопросы, меня просят перевести, а я и по-русски плохо понимаю, о чем он говорит. Я же не был офицером, сержант – военную науку до тонкостей не знал. Кстати, для начала я обескуражил генерала, неправильно употребив слово «раздевайтесь»: по-немецки есть два глагола – один в смысле пальто снять, а другой… полностью. А генерал был надменный такой, в глазу монокль. Потом пришел настоящий переводчик, но грузин: у него был такой акцент, что генерал тоже с трудом его понимал.
Памяти павших
Еще до демобилизации Григорий поступил в ЛГУ на юридический факультет – там можно было учиться заочно. Полтора курса проучился, а потом подал заявление в Институт имени И.Е.Репина Академии Художеств СССР на скульптурный факультет.
– Первые мои работы были посвящены войне, – рассказывает скульптор. – Создавая композиции на военную тему, старался всегда в них изобразить себя. Это типично для художников, которые прошли войну, потому что война – самое большое потрясение в жизни. Потом мне удалось сделать памятники на Зеленом поясе славы. Кстати, это была идея поэта Михаила Дудина, но почему-то об этом никто не помнит.
– Вы его знали?
– Да он жил в соседнем доме! Однажды мы с художником Владимиром Ветрогонским решили устроить совместную выставку, посвященную войне, – вместе учились, и он тоже воевал. Сделали – у него графика, у меня скульптура, и я попросил Мишу написать небольшой текст для буклета. Он говорит: «Приходи ко мне, расскажи хоть что-нибудь». Я пришел, рассказал, вернулся домой, и через довольно короткое время раздается телефонный звонок: «Слушай, милай, – у Миши был очень забавный выговор, – я уже все написал».
Памятник пограничнику Анатолию Бредову в Мурманске – это четырехметровая фигура воина с гранатой в поднятой руке. Когда мы устанавливали памятник, к нам подошли двое мужчин в штатском, показали удостоверение и сказали, что Бредов замахивается гранатой на НКВД, которое находится напротив, и потребовали, чтобы мы развернули фигуру в другую сторону.
Теперь Бредов бросает гранату в гастроном. (Из книги «Интервью с самим собой»)
Григорий Ястребенецкий – автор памятников на линии обороны Ленинграда: памятника «Безымянная высота» на Ивановских порогах, мемориала в крепости «Орешек» под Шлиссельбургом. Его памятники, посвященные войне, установлены в Пензе, Мурманске, Караганде, городах Вятские Поляны и Тара. Недавно в Сологубовке, под Ленинградом, открылось самое большое кладбище немецких солдат. Немецкий скульптор сделал фигуру, посвященную немцам, а Григория Ястребенецкого попросили сделать памятник всем павшим.
– В советское время довольно много ставилось так называемых типовых памятников погибшим воинам: одинаковые солдаты, крашенные серебрянкой…
– А то и просто белой краской. Эти памятники были временными: невозможно же сразу в стольких местах ставить высокохудожественные скульптуры. А вот когда проходили десятилетия, а их все не заменяли, это, конечно, стало раздражать.
Во время войны я даже представить не мог, что буду спокойно ходить по улицам Германии, да еще буду там памятники ставить. (В. И. Ленину в Дрездене, канцлерам Аденауэру и Вилли Брандту в городе Гревенбройх близ Дюссельдорфа, советским воинам, погибшим в концентрационном лагере под Гамбургом – Т.К.). Меня поразило кладбище погибших в концентрационном лагере. Там были заключенные всех национальностей, и всем стояли памятники, а памятника нашим узникам почему-то не было. И еще: все могилы были индивидуальными, на каждой мраморная табличка с именем и датой гибели. Не то, что у нас.
– Раньше любой наш школьник знал о войне довольно много. А сейчас войну, мягко говоря, подзабыли…
– Отчасти мы в этом сами виноваты. Мы забываем о том, что надо молодому поколению что-то рассказывать.
– Помню, ветераны приходили в школы. Вы ходили?
– Конечно. И во Дворце пионеров выступал, и в школах. Однажды, было это в начале 1960-х, пошел я в школу к моему сыну. Был у меня киноаппарат «АК-8», немецкий, и решил я эту встречу с детьми снять на пленку. Выступал, рассказывал о войне, об искусстве – как мне казалось, много и интересно, а потом говорю: «Если есть вопросы, задавайте». Вопросов было два: «Где вы купили этот аппарат?» и «Сколько зарабатывает скульптор?» (смеется). А сейчас даже мальчишки в войну не играют. Нет ни интереса, ни знаний.
– Сейчас пытаются наверстать упущенное, снимают новые фильмы о войне…
– В них очень много фальши. Посмотрите, как в этих фильмах солдаты одеты: в наглаженных гимнастерках с иголочки! У человека, который воевал, это вызывает лишь раздражение…
Григорий Данилович Ястребенецкий награжден орденами Отечественной войны I степени, Красной Звезды, медалями "За боевые заслуги", "За оборону Ленинграда", немецким орденом "За заслуги перед Отечеством" (в серебре), Рыцарским Крестом ордена "За заслуги" Республики Польша, другими наградами СССР и иностранных государств. Отмечен золотой медалью имени Грекова.
|
