Жорес Иванович АЛФЕРОВ
ВСТРЕЧА В БОЛЬШОМ ТЕАТРАЛЬНОМ ЗАЛЕ
14 ФЕВРАЛЯ 2000 ГОДА

Известность Ж. И. Алферова так велика, что он, вроде бы, и не нуждается ни в каких представлениях. Его имя стало знаковым для нашего поколения, оно знакомо всякому образованному человеку.

Алферов — действительный член (академик) Российской академии наук, вице-президент РАН, председатель Президиума Санкт-Петербургского научного центра РАН, директор Физико-технического института имени А. Ф. Иоффе, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР. Ему присуждены золотая медаль С. Баллантайна Франклиновским институтом (США), премия «Хьюлетт-Паккард» Европейского физического общества, Международная премия симпозиума по арсениду галлия и золотая медаль X. Велькера, премия имени А. П. Карпинского (ФРГ). Ж. И. Алферов — иностранный член Польской академии наук, Франклиновского института (США), Национальной академии наук и Национальной инженерной академии США, почетный профессор Гаванского университета (Куба). Совсем недавно Жоресу Ивановичу вручена Демидовская премия.

Звания и награды не всегда дают возможность понять и почувствовать масштаб личности. А ведь Ж. И. Алферов — фигура вселенская, планетарная. Недаром одна из малых планет названа его именем.

Три открытия в значительной степени определили ход научно-технического и социального развития в нашем веке — деление урана, открытие транзистора и лазера. Два последних связаны с именем Алферова.

Первый транзистор с р-n переходами был получен в Советском Союзе в день смерти Сталина 5 марта 1953 года. Его своими руками сделал Жорес Иванович. А он в это время был ровесником многих сидящих в этом зале. Ему было всего 23 года!

Гуманитарной аудитории, видимо, надо объяснить, что означало открытие транзистора. Это была революция не только в физике, но и во всей жизни человека. Она повлекла за собой создание новых информационных технологий, стала основой будущих интегральных схем и компьютеров. Она сформировала новую физику полупроводников, изменила и обогатила даже наш язык. Здесь важно обратить внимание вот на что: в науке важны не только конкретные результаты, но и возникновение новой философии, говоря словами Алферова, новой «физической идеологии». Физике полупроводников открытие транзистора принесло именно новую идеологию.

Звездный час Жореса Ивановича — открытие идеальных гетероструктур и создание лазеров на их основе.

Мы постоянно соревнуемся с Америкой и уже иронизируем над своими неудачными попытками догнать и перегнать ее. К Алферову это не имеет никакого отношения. США признали его приоритет в гетероструктурах и в лазерах на гетероструктурах. Теперь бы Штатам догнать Алферова. Франклиновский институт присудил Ж. И. Алферову свою медаль. Это одна из высших научных наград по физике. Имеет немалое значение еще и круг награжденных. Так вот, из российских ученых до Алферова франклиновскую медаль имел только Петр Капица. А после него — Боголюбов и Сахаров. Позднее за эти работы Алферов и в нашей стране получил Ленинскую премию.

Научная репутация Алферова очень высока: он единственный из российских ученых, кто состоит одновременно в обеих национальных академиях США — Национальной академии наук и Национальной инженерной академии.

Судьба фундаментальных исследований складывается по-разному. Иногда они представляют исключительно теоретический интерес, иногда врываются в практику, преобразуя ее. Каждое открытие Ж. И. Алферова дает возможность создать в стране новую отрасль промышленности. Без преувеличения можно сказать, что учеными масштаба Ж. И. Алферова определяется обороноспособность и мощь Российского государства, а благодаря их открытиям мировой значимости наша страна еще сохраняет статус великой державы.

Вся научная деятельность Жореса Ивановича связана с легендарным Физико-техническим институтом, или, как его часто называют, Физтехом. Ни один другой институт в нашей стране не имеет, по мнению Алферова, больших заслуг перед физикой и страной. Последние тринадцать лет Алферов — избранный директор этого уникального научного центра. Теперь он выступает не только в роли ученого мирового класса, но и в качестве организатора науки, должного и умеющего находить верный тон в отношениях с властью (всегда непростых), участвуя, когда это необходимо, в работе властных структур. Физтех для него — малая Родина, он страстный проповедник физтеховского патриотизма, особого кодекса поведения физтеховца.

Подлинной жемчужиной творчества ученого и организатора науки явилось создание Научно-образовательного центра при Физтехе. Идея Петра I о соединении науки и образования (гимназия — университет — академия наук) нашла у Алферова наиболее полную и всестороннюю реализацию. У него впервые под одной крышей оказались школьники, студенты, аспиранты и ученые (лицей, физико-технический факультет Государственного технического университета, кафедра оптоэлектроники Электротехнического университета, учебные лаборатории Физтеха).

Создание и строительство научно-образовательного центра при Физтехе — дело огромной государственной важности и личный подвиг Алферова. Ибо сегодня сложно даже сохранить материальные ценности, созданные трудом прошлых поколений, а уж приумножить — просто немыслимо. Алферов считает, что научно-образовательный центр сегодня такое же дело его жизни, какой была работа по созданию отечественных транзисторов и лазеров. Это — модель, направление развития нашего образования. И, может быть, самое интересное в этой модели то, что Жорес Иванович ставит задачу вырастить не просто специалистов мирового уровня, а прежде всего патриотов своей страны. Здесь у нас много общего в понимании стратегических задач высшей школы. Мы, как и Жорес Иванович, считаем задачу подготовки в Университете только специалистов ограниченной и неполной. Нам не безразличны нравственные качества этого специалиста, будет ли он использовать свои знания на благо общества или для себя лично. Мы выдвинули идею формирования в Университете российского интеллигента, доминирующей чертой которого, конечно же, является патриотизм.

Как и всякого по-настоящему крупного ученого, Жореса Ивановича волнуют не только научные, но и нравственные, общественные проблемы. Самыми крупными, определяющими событиями двадцатого века он считает Октябрьскую революцию, Вторую мировую войну и распад Советского Союза.

Отечественная война для Алферова — часть его жизни, его боль. Это — погибшие родственники, погибший старший брат, талантливый юноша, романтик, бесконечно преданный своей стране. Брат оказал большое влияние на формирование характера Жореса Ивановича.

После окончания войны прошло уже 55 лет, а для поколения Алферова она все еще была вчера. Может быть, потому, что сама жизнь постоянно заставляет мысленно возвращаться к тому времени. Изучение истории Второй мировой войны стало настоятельной потребностью Жореса Ивановича. Каждое его выступление по этому вопросу становится событием общественной жизни.

Распад Советского Союза Жорес Иванович воспринял как личную трагедию: разум отказывается верить, что наше поколение родилось в Отечестве, которого уже нет, что нам всем выпало несчастье пережить свою страну. Алферов считает, что масштаб надвигавшихся перемен, исторически необходимых преобразований был несоизмерим с масштабом личностей, оказавшихся во главе государства. С Алферовым можно соглашаться или не соглашаться, но нельзя не признать за ним право на такое суждение, выстраданное всей его жизнью.

Даже сегодняшнее тяжелое положение науки может быстро измениться при другом отношении к ней. Весь вопрос в том — нужна ли сегодня России большая наука. Ответ на него зависит от уровня культуры, образования народа, его менталитета.

Общественный темперамент Жореса Ивановича, чувство ответственности и боли за российскую науку привели его в Государственную Думу, где в Комиссии по науке и образованию он борется за достойное отношение к науке со стороны государства. Жорес Иванович считает, что ученый — это больше, чем президент США, России или любого другого государства, потому что президент решает проблемы страны, а ученый — Вселенной. Алферов отстаивает свои убеждения не авторитетом власти, а властью авторитета. В этом его сила. Он давно уже преодолел в себе страх перед сильными мира сего.

Умению преодолевать страх Алферову было у кого учиться. Одному из первых физтеховцев, великому Петру Леонидовичу Капице, однажды потребовались шарикоподшипники английской фирмы. Он написал письмо в Наркомат внешней торговли: где, что и как купить. Пришел ответ: «После тщательного изучения мы решим, где, в какой стране и фирме покупать». Капица на этом письме написал: «Делайте, как вам говорят, или идите к ядреной матери». Микоян понес эту резолюцию Сталину: вот, мол, как с нами разговаривают академики. Сталин прочитал письмо и сказал: «Делайте, как он говорит, или у меня все пойдете к такой-то матери».

Это умение не бояться своей судьбы, ради дела идти до конца — отличительная черта подлинного российского интеллигента. И потому на извечный вопрос молодых: «Делать жизнь с кого?», я бы, не задумываясь, ответил: «Делайте жизнь с нашего выдающегося современника, рыцаря без страха и упрека Жореса Ивановича Алферова».

Александр Запесоцкий

ДВИЖИТЕЛЬ ПРОГРЕССА, ЭКОНОМИКИ И БЛАГОПОЛУЧИЯ СТРАНЫ

Я не первый раз у вас в Университете и очень высоко ценю звание Почетного доктора Гуманитарного университета профсоюзов, считаю ваш Университет жемчужиной в российской системе образования. Гуманитарное университетское образование уже принесло определенные плоды, и в будущем от него можно ожидать еще очень и очень многого. Потому что на самом деле самая большая наша российская ценность — это вы, молодежь, которая учится, которая стремится овладеть новыми знаниями и специальностями и которая будет работать в избранной ею области с полной отдачей. Ничего важнее, чем система эффективного образования, у нас в стране нет. И ваш Университет—один из самых важных компонентов этой системы.

А. С. Запесоцкий: — Вы как-то сказали, что ученый является творцом материи. Веками считалось, что творец материи — это Господь Бог. Чувствует ли ученый Вашего ранга себя Богом?

— Не помню, когда я сказал, что ученый является творцом материи. Научный работник — это человек, который трудится в области получения новых знаний, постижения окружающей природы. Помню, однажды действительно сказал, что для меня научный работник, особенно в области естественных наук, — персона значительно более важная, чем президенты самых больших стран. Потому что президент в конечном счете решает определенные социальные, политические, экономические проблемы свой страны, группы стран, а научный работник — он рядом с Богом, поскольку постигает законы, которые управляют природой и Вселенной. В этом отношении он человек, который ближе всего к Богу, хотя сам я атеист и в Бога не верую. А говорить, что ученый — создатель материи — ну, нет! Мы знаем, что работы ученых могут привести к такому преобразованию материи, что ничего живого может не остаться на нашей замечательной планете. Но материя все-таки останется.

А. С. Запесоцкий (читает записку): — Почему Ваши родители дали Вам столь экзотическое имя — Жорес?

— Время было такое. Мой папа — старый большевик, вступивший в партию в сентябре 1917 года. До этого он служил в Лейб-гвардии его императорского величества 4-м гусарском полку, Мариупольском, если мне память не изменяет. Воевал в Первую мировую войну, получил два Георгиевских креста за храбрость, стал старшим унтер-офицером. Был послан учиться в школу вольноопределяющихся, чтобы получить чин прапорщика. Помню, папа рассказывал, что после красивой кавалерийской шинели с очень длинным разрезом сзади (полы ее спускались по обе стороны крупа лошади) дали ему коротенькую пехотную шинельку. Побыв неделю-другую в школе прапорщиков, он сбежал обратно на фронт, решив, что лучше быть унтер-офицером в кавалерии, чем офицером в пехоте. В сентябре 1917 года, после того, как оказался в Двинске, в гарнизонной крепости, вместе с известным большевиком Абрамом Сольцем, товарищем Андреем, который и убедил его, что партия большевиков — единственно правильная, он вступил в партию. С тех пор не изменял этой новой своей вере.

Он женился на моей маме, и, когда родился сын, они назвали его Марксом. Были проведены красные крестины, о которых писала полоцкая газета. Папа служил в это время на Полоцкой таможне, на границе с Польшей. Маркс, мой старший брат, был принят в члены профсоюза в возрасте тринадцати дней с освобождением от уплаты членских взносов до совершеннолетия. Тогда же ему был подарен труд Карла Маркса «Капитал». Грамоту об этом я до сих пор храню. Последние слова, записанные в этой грамоте на красных крестинах, были такие: «Шире откройте двери, идет новый человек, который со свежими силами доведет до конца дело освобождения трудящихся всего мира».

В семнадцать лет, в 1941 году, Маркс пошел добровольцем на фронт. В 1942-м, в Сталинграде, он вступил в партию. Его товарищи взяли в плен Паулюса. Маркс воевал в 96-й отдельной Сталинской бригаде, которая была подготовлена специально для уличных боев в Сталинграде. Потом был Харьков, Курская дуга, где он был тяжело ранен — осколком задело мозжечок. В 1943 году, накануне его отъезда на фронт, после госпиталя мы — папа, мама, мой старший брат и я — провели вместе три дня. Эти дни, рассказы брата я запомнил на всю жизнь. Он вернулся на фронт и погиб 16 февраля 1944 года в маленькой украинской деревне Хильки, когда немцы пытались вырваться из «котла» во время Корсунь-Шевченковской операции.

Много лет спустя, в 1969 году, мы с моим товарищем Димой Третьяковым были в командировке в Светловодске, передавали технологию получения полупроводниковых гетероструктур на Cветловодском заводе чистых металлов. 21 июня, в субботу, мы сходили в кино, где показывали фильм про войну. Следующий день был 22 июня, воскресенье. Я сказал Диме, что недалеко, километрах в ста от Черкасс, есть маленькая деревня Хильки, где я еще в 1956 году вместе со своим другом, ныне академиком, Борисом Петровичем Захарченей нашел братскую могилу, в которой, наверное, лежали останки и моего брата. И мы решили туда съездить.

В Черкассах взяли такси, других средств не было, и поехали. В деревне примерно двести дворов, а в центре — большая братская могила, над которой была установлена гипсовая скульптура солдата-автоматчика. Мы стояли около этой могилы, когда ко мне подошла бабка и сказала: «А шо ти тут робиш? Xi6a ж хто з рiдних тут лежить?» Дима ответил ей: «У него здесь похоронен брат». И через полчаса собралась вся деревня, человек двести. Рядом с могилой были поставлены столы, принесена самогонка, закуски, и вся деревня, не зная меня, собралась помянуть моего брата, отдавшего жизнь за эту землю.

Молодая девушка — секретарь комсомольской организации деревни Хильки — подарила книгу воспоминаний наших офицеров и генералов о Корсунь-Шевченковской битве, которую я берегу и по сей день. Между Хильками и Комаривкой, другой большой деревней, — широкое поле, которое называется Бойково. Здесь, на этом поле, погибли тысячи наших и немецких солдат. Немцы пытались выйти из окружения и в Хильках бились на два фронта. Мой старший брат погиб в последний день Корсунь-Шевченковской операции. Рано утром 17 февраля, как написано в книге воспоминаний, по Бойкову полю шел маршал Конев — командующий нашими войсками. Было еще темно, что-то хлюпало у него под ногами. Он спросил у адъютанта: «Что, уже стал таять снег?» И адъютант ответил: «Нет, товарищ маршал, это кровь». Все Бойково поле было залито кровью наших и немецких солдат.

Война — это безумно тяжелый период в жизни страны. Мы потеряли миллионы и миллионы человеческих жизней. Вместе с тем война была для нашей страны огромным испытанием, и она показала единство всего народа. Мой брат лежит на украинской земле, он отдал за нее свою жизнь, а значит, что это одна наша общая Родина.

Простите, я не ответил на вопрос, почему меня зовут Жорес. Я рассказал вам, почему моего брата назвали Марксом. А я родился спустя шесть лет. Как говорили родители, они ждали девочку и не были готовы к появлению еще одного сына. В то время, когда родился я, папа прочитал о Жане Жоресе, основателе газеты «Юманите» и французской социалистической партии, и дал мне это имя.

Много лет спустя, в 1964 году, я оказался первый раз в Париже. В том году французы отмечали 50 лет со дня гибели Жана Жореса, выдающегося борца за мир и одного из самых ярких парламентариев. Он был убит 31 июля 1914 года. Я же, относительно молодой человек, был участником конференции по физике полупроводников. Как и все, я получил карточку участника, где вместо Жорес Алферов было написано А. Жорес, потому что организаторы конференции решили, что Жорес—конечно, фамилия. Я посмотрел на эту табличку, думаю, что же делать? Из буквы «А» я сделал эмблему полупроводникового диода, после имени Жорес дописал Алферов. Мой приятель, американский физик Маршалл Нейсон, на коктейль-пати устроил скандал: почему русским дают значки с эмблемой полупроводникового диода, а американцам нет?

А. С. Запесоцкий (читает записку): — Жорес Иванович, скажите, пожалуйста, научная работа никогда не мешала Вашей личной жизни?

— Думаю, нет, потому что основное в моей жизни — конечно, работа. Физические исследования — это безумно увлекательно. Может быть, поэтому я женился довольно поздно, когда мне было уже 37 лет. Вспоминаю, как один из выдающихся физиков нашего времени, физтеховец Исаак Константинович Кикоин, говорил, что мы хорошо воспитали своих жен: они прекрасно понимали, что главное в жизни — это работа, и помогали в этой работе. В общем, я никогда не чувствовал, что моя супруга Тамара Георгиевна Дарская на меня в обиде. Ей часто приходилось оставаться дома одной, ждать, но она всегда знала, что это для нашего общего счастья, всегда понимала, что главное в моей жизни — это Физтех и лаборатория.

А. С. Запесоцкий (читает записку): — Жорес Иванович, как Вы относитесь к словам Ван Гога: «Жизнь без любви я считаю греховным и безнравственным состоянием»?

— Полностью с ним солидарен.

Наталия Андрианова, студентка факультета культуры, специальность — социально-культурная деятельность, I курс, Санкт-Петербург: — Какие моменты в своей жизни Вы считаете счастливыми?

— Их было не так уж мало. Всегда с огромной признательностью вспоминаю своих учителей. Мне очень повезло с первой учительницей Марией Михайловной Сосуновой. Это было в Новосибирске. Моего отца часто переводили из одного города в другой, и мы обычно начинали свою жизнь на новом месте в гостинице, которая становилась очередным домом. Начался учебный год, старший брат пошел в школу, и меня мама тоже отвела, хотя мне еще год можно было подождать и желания у меня не было никакого.

Я попал в класс к замечательной учительнице, петербурженке, окончившей Бестужевские курсы, по своему желанию поехавшей учить детей в Сибирь. Она преподавала только в первом классе, для нее делали исключение, так как она считала, что главное — принять ребятишек и провести с ними первый год. У нас в обычной неполной средней школе не было групп продленного дня, но мы, сбегав домой, перекусив, возвращались назад в школу заниматься, общаться, играть вместе с ней, с нашей учительницей. Думаю, что такие люди, как Мария Михайловна, сыграли огромную роль не только в моей жизни, но и в жизни многих других своих учеников. Помню, как спустя семь лет, в 1944 году, я жил уже в другом городе и был бесконечно счастлив, прочитав в газете, что Мария Михайловна награждена орденом Ленина, послал ей поздравительную телеграмму.

Самое большое счастье, которое человек вообще испытывает в жизни, — это радость общения, в том числе радость общения с настоящими учителями. Талант учителя — это потрясающая вещь. То, что я пошел в физику, — это проявление таланта Якова Борисовича Мельцерзона, учителя физики в минской школе, куда мы приехали в 1945 году. В разрушенном городе была всего одна мужская русская школа. Яков Борисович читал нам физику, и не только я, но и еще несколько ребят из нашего класса стали физиками.

Никогда не забуду свою классную руководительницу в десятом классе Раису Григорьевну Барам, преподавательницу русской литературы, которая привила нам огромную любовь к книгам.

Большое счастье в жизни — это не только радость общения с людьми, но и радость любимой работы.

Я бесконечно благодарен своей маме Анне Владимировне. Мама была великим воспитателем, прожила очень нелегкую жизнь, горячо верила в идеи, которые объединили ее с моим папой. Это человек, который вырастил такого замечательного парня, как мой старший брат, человек, который отдавал всего себя своим детям и работе. Это большое счастье иметь такую маму. Желаю, чтобы всем с родителями повезло так же, как мне.

Юлия Ро, студентка факультета искусств, специальность — актерское искусство, II курс, Санкт-Петербург: — Насколько совместимы научный и женский склад ума?

— Я не очень знаю, что такое женский склад ума. Если судить по тому, как часто мы встречаем женщин в науке, то да, совместимы. Я знаю очень многих талантливых женщин науки. По малопонятным для меня причинам в физике они чаще теоретики, чем экспериментаторы, хотя, казалось бы, домашнее хозяйство должно их подготовить именно к экспериментальной работе.

Светлана Олейник, студентка факультета культуры, специальность — социально-культурная деятельность, I курс, г. Южно-Сахалинск: — Как много Нобелевских лауреатов в области физики и сколько среди них женщин?

— Даже сейчас подавляющее большинство научных работников — мужчины. А физика долгое время считалась наукой «мужской». Среди лауреатов Нобелевской премии мало женщин. Но сразу хочу сказать, что единственной из всего лишь четырех ученых, которые получили не одну, а две Нобелевские премии, была Мария Складовская-Кюри.

Светлана Олейник: — Может быть, это исключение, которое подтверждает правило?

— К сожалению, Нобелевский комитет состоит только из одних мужчин, и они демонстрируют мужской эгоизм.

Дарья Тарасова, студентка экономического факультета, I курс, г. Се-строрецк: — Вы — человек науки. Какие отношения складываются у Вас с родными людьми? Говорят, что гений — это счастье для человечества, но нельзя быть счастливым рядом с гением. Справедливо ли это в Вашем случае?

— Вопрос ко мне не имеет никакого отношения, потому что я не гений.

Дарья Тарасова: — Тем не менее, легко ли быть рядом с Вами счастливым?

— На этот вопрос может ответить только моя супруга.

Мария Грачева, студентка юридического факультета, II курс, Санкт-Петербург: — Ваши дети пошли по Вашим стопам или они избрали другую сферу деятельности?

— Другую, но это, наверное, обычный удел. Вспоминаю, мой папа тоже был недоволен, что я пошел в физику, она казалось ему несерьезным занятием.

Станислав Сидорович, студент экономического факультета, IV курс, Санкт-Петербург: — Какие человеческие слабости Вам не чужды?

— Все обычные. Слава богу, что мне не чужды все нормальные человеческие слабости.

Елизавета Петрова, студентка факультета культуры, специальность — социально-культурная деятельность, II курс, Санкт-Петербург: — Жорес Иванович, когда Вы отдыхаете, Вы тоже работаете?

— Любой научный работник, когда он увлечен своим делом, непрерывно думает об этих проблемах. Я бы сказал, это относится не только к научным работникам. Вообще человек, увлеченный своим делом, непрерывно думает о нем. Некоторые из моих хороших товарищей, друзей, коллег думают, что я очень быстро пишу. На самом деле — ничего подобного! Пишу я быстро в том отношении, что, скажем, сажусь и, действительно, за час-полтора напишу статью. Но обдумывание ее занимает очень много времени, просто обычно это не замечается.

Алексей Фрадин, аспирант факультета культуры, специальность — прикладная культурология, Санкт-Петербург: — Вы знакомы с учеными всего мира. Чем российский физик отличается от физика немецкого или американского?

— Ничем, в общем, не отличается. Есть разные российские, американские и немецкие физики. Если говорить только об уровне квалификации — тоже. Отличие российской науки заключается в том, что у нас сильнее выражено то, что называется «научной школой». И очень важна принадлежность к научной школе. Я, например, считаю себя представителем научной школы академика Иоффе, той, что когда-то называлась «детский сад папы Иоффе». Научная школа, безусловно, очень сильно влияет на формирование мировоззрения научного работника. Именно поэтому в нынешние очень тяжелые для науки времена российские физики ценятся по-прежнему очень высоко. Как-то мне сказали, что наш физик имеет шансы устроиться на работу по специальности за рубежом в 70 раз большие, чем наш экономист. Паритет с США в области физики был давно достигнут, а паритета в области экономики, наверное, придется ждать в 70 раз дольше. Но я бы отметил еще одно отличие, с моей точки зрения, чрезвычайно важное и, надеюсь, оно будет оставаться на долгие годы: пока наша российская школа дает лучшее образование, чем средняя американская. Поэтому на первых курсах института с нашими недавними школьниками преподавателю иметь дело легче. Правда, со временем это преимущество российских выпускников исчезает, так что в целом я принципиальной разницы не вижу.

Максим Руденко, студент факультета искусств, специальность — звукорежиссура, I курс, Санкт-Петербург: — Когда Нобелевскую премию получает писатель, масштаб его таланта можно оценить по опубликованному литературному произведению. В физике и других науках большую роль играет случайность, стечение обстоятельств, везение: многие открытия «случаются». Действительно ли Нобелевская премия присуждается за талант или все-таки за что-то другое? Есть ли в ее присуждении справедливость?

— Не знаю, зачем так много внимания уделяется Нобелевским премиям. Мне посчастливилось знать многих нобелевских лауреатов, работавших в области физики. Могу сказать, что те, кого я знал, — выдающиеся люди, крупнейшие личности. В нашей стране известны имена Александра Прохорова, Николая Басова — замечательных физиков, основоположников квантовой электроники, первооткрывателей лазерно-мазерного принципа. Петр Леонидович Капица, Игорь Евгеньевич Тамм — выдающиеся личности, замечательные люди. Я хорошо знал и знаю многих нобелевских лауреатов за рубежом: Лио Эсаки из Японии, Клауса фон Клитцинга из Германии, Джона Бардина (он единственный дважды нобелевский лауреат в области физики) из Соединенных Штатов Америки. Открытия часто делаются неожиданно, но я не знаю, чтобы у перечисленных мной ученых или у тех, чьи имена не прозвучали, эксперименты, открытия, любая работа удавалась случайно. Иногда ученый обнаруживает совсем не то, к чему стремился. Показательна история открытия транзистора: физики ставили перед собой задачу создания твердотельного усилителя, но искали его по совершенно другой дороге, разрабатывая модель и принципы действия так называемого «полевого» транзистора, а открыли эффект инжекции — совершенно неожиданная вещь, которая стала знаменем физики полупроводников и полупроводниковой электроники на долгие годы.

Юлия Цыцарова, студентка юридического факультета, V курс, Санкт-Петербург: — А Вам самому когда-нибудь случай помогал делать открытия?

— Смотря что называть случаем. Я всегда занимался своим любимым делом. Какое-то время нам приходилось повторять то, что уже сделали американцы. И безумно хотелось проложить нашу дорогу, обогнать их. Когда в силу целого ряда причин удалось сформулировать основную идею развития исследований в полупроводниковых гетероструктурах, я был очень рад. Когда нам удалось выйти вперед экспериментально и наша группа, наша лаборатория, проложила новую дорогу в чрезвычайно важной области физики полупроводников и полупроводниковой электроники, — бесконечно счастлив. Случайности иногда бывали. Например, при подборе материала, когда в силу стечения обстоятельств мы вышли на правильный путь. Но мы же пробовали, искали, так что в чистом виде случайностью это не назовешь.

Петр Грушман, аспирант экономического факультета, специальность — экономика и управление народным хозяйством, Санкт-Петербург: — В каких областях сегодня лидирует в мире отечественная физика?

— Физика — наука дорогая, прошли те времена, когда, как говорили, сургуч и пара палочек позволяли проводить эксперименты. Сегодня заниматься экспериментальной физикой в современных областях можно, если вы располагаете современным оборудованием. В экспериментальной физике мы пока можем работать, потому что у нас еще осталось кое-какое оборудование с прежних времен. Нехватка средств сегодня — одна из основных проблем в организации современных физических исследований. И не только физических.

Если говорить о современной физике, думаю, что мы по-прежнему являемся одними из законодателей мод и лидеров, например, во многих областях физики полупроводниковых гетероструктур, в физике конденсированного состояния, думаю, что у нас есть многие приоритетные работы в ряде направлений радиофизики. Советская школа радиофизики очень мощная, один из самых ярких ее представителей — нижегородский академик Андрей Викторович Гапонов-Грехов. Лидируем мы и во многих областях теоретической физики, основы которой были заложены Яковом Ильичем Френкелем, Львом Давидовичем Ландау, братьями Лифшиц, Георгием Гамовым, уехавшим в Соединенные Штаты еще в начале 1930-х годов. Несмотря на то, что многие очень крупные наши ученые работают за рубежом, в теоретической физике Россия сегодня сохранила лидирующие позиции. И у нас, в Ленинграде, живет и работает один из самых выдающихся математиков и одновременно специалистов в области математической и теоретической физики, в частности теории элементарных частиц, академик Людвиг Дмитриевич Фаддеев. В Москве работает один из самых крупных физиков-теоретиков современности, сделавший необычайно много в теории полупроводников и теории твердого тела Леонид Вениаминович Келдыш, племянник бывшего президента Академии наук Мстислава Всеволодовича Келдыша. Я называю имена, потому что уровень науки всегда определяется конкретными людьми. Сегодня во многих областях современной физики нам бесконечно тяжело из-за трудностей с экспериментальной базой, но пока еще мы сохраняем высокий уровень в разных направлениях.

Дмитрий Герасимов, студент юридического факультета, IV курс, Санкт-Петербург: — Как Вы почувствовали, что физика — это Ваше призвание?

— Я увлекся электроникой и окончил совсем не физический факультет — факультет электронной техники ЛЭТИ имени Ульянова-Ленина. Ленинградский электротехнический институт в мое время в шутку часто называли «Ленинградский эстрадно-танцевальный с легким электротехническим уклоном», потому что наш институт окончили великолепный композитор Александр Колкер, замечательные писатели-сатирики Гиндин, Рябкин и Рыжов. Гиндин и Рябкин приходили ко мне в лабораторию заниматься научной работой, когда я был на IV–V курсе, но не выдержали больше двух недель. ЛЭТИ, абсолютно всерьез, был ведущим вузом страны в области радиотехники и электроники с великими еще с дореволюционных лет традициями. Достаточно вспомнить имена А. С. Попова, М. Шателена, А. И. Берга, С. Я. Соколова и др.

У меня была замечательная научная руководительница, ее имя я должен назвать рядом с уже упоминавшимися мною именами моих первых учителей — Наталья Николаевна Созина. Она привлекла меня к работе в лаборатории на III курсе. С этого времени я стал заниматься физикой полупроводников и полупроводниковыми приборами. Тогда еще такой специальности не было. И я был бесконечно счастлив, когда по распределению попал в Физико-технический институт.

Василий Загородный, студент факультета искусств, специальность— режиссура (мультимедиа), I курс, г. Уссурийск: — Жорес Иванович, над чем Вы сейчас работаете?

— Если быть совершенно откровенным, я сейчас больше занимаюсь тем, что называется административной физикой. Мне приходится заниматься проблемами сохранения наших научных школ в Петербурге в целом, поскольку возглавляю Петербургский научный центр Российской академии наук, вопросами своевременного финансирования наших научных учреждений, поскольку тружусь в Комитете по образованию и науке Государственной Думы.

Чтобы полностью не потерять квалификацию, совсем недавно я все-таки собрал небольшую группу сотрудников, моих учеников и учеников моих учеников в лабораторию, в которой стал заведующим. К сожалению, я только иногда обсуждаю результаты их работ и стараюсь как-то помочь. Область изучения у лаборатории та же самая — физика полупроводниковых гетероструктур, где мы движемся дальше и дальше. Если первые классические гетероструктуры предоставляли возможность только управлять свойствами полупроводниковых материалов, то сегодня мы продвинулись до уровня такого управления электронным энергетическим спектром электронов в полупроводниках, что говорим — и это действительно так! — что можем создавать искусственные атомы в полупроводниковых матрицах, которые называются «квантовыми точками». Эти работы и ведут мои ученики и ученики моих учеников. Один из них — Николай Николаевич Леденцов — уже стал членом-корреспондентом нашей Академии. Очень талантливы и другие молодые ученые, такие как Копьев, Устинов, Иванов и др. Мне это бесконечно интересно, но я скорее только соучастник в обсуждении и значительно менее активный, чем это было 10–15 лет тому назад, участник исследований.

Сергей Тюрин, студент юридического факультета, I курс, Санкт-Петербург: — Физика, бесспорно, наука наук XX века. А станет ли она доминирующей наукой, наукой ярчайших взрывов в веке XXI?

— Это очень трудный вопрос. Вообще-то я считаю, что всякие предсказания в области науки — вещь неблагодарная. Будущее легче предсказывают писатели-фантасты, а не научные работники, потому что ученый всегда связан грузом реальных знаний, за пределы которых иногда ему выйти трудно. И мне трудно ответить на этот вопрос.

XX век был, безусловно, веком физики. XX век — век, прежде всего, квантовой физики, что связано с блестящим развитием квантовой теории. Еще одна характерная черта физики XX столетия — она была основным инструментом научного познания окружающего мира. Не случайно в развитие квантовой физики определяющий вклад вложили самые выдающиеся умы нашего столетия: Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Эрвин Шредингер, Поль Дирак, русские ученые Лев Ландау, Абрам Иоффе, Петр Капица. Так получилось потому, что на границе XIX и XX столетий при бурном развитии светотехники на основе электрических лампочек накаливания нужно было объяснить спектры излучения нагретых тел. Классическая физика оказалась не в состоянии справиться с новым экспериментальным материалом.

Сегодня в общем и целом такой новой революции не намечается, нет пласта экспериментальных данных, которые бы вызвали создание принципиально новых физических теорий. Однако у вас не должно складываться впечатление, что развитие физической мысли остановилось. Например, открытие дробного квантового эффекта Холла, получившее недавно Нобелевскую премию, потребовало очень непростого предположения для объяснения имеющихся экспериментальных данных: эта квантовая электронная жидкость в полупроводниковой гетероструктуре должна обладать дробным зарядом электрона. Возникновение таких неожиданных вещей, которые требуют абсолютно нетривиальных новых объяснений, есть предпосылка того, что, может быть, появится если не революция, то некое восстание на определенном участке великой науки — физики.

Инна Лапик, студентка факультета культуры, специальность—социально-культурная деятельность, II курс, г. Новый Уренгой: — Что можно ожидать от научно-технического прогресса в третьем тысячелетии?

— Дай бог, чтобы в третьем тысячелетии научно-технический прогресс не порождал такие страшные вещи, которые могли бы привести к огромным бедствиям для человечества. Думаю, можно ожидать дальнейшее очень бурное развитие информационных технологий. И если сегодня в ваших компьютерах основная операция «ноль–единичка» происходит за счет переключения прибора и в этом переключении участвуют тысячи электронов, то в новом тысячелетии это будет происходить за счет единичных электронных актов, что приведет к колоссальному увеличению потенциальных возможностей компьютерных технологий.

Наверное, по-прежнему основными проблемами в жизни человечества будут оставаться энергетические. Сегодня в Соединенных Штатах Америки мощность потребления энергии одним человеком соответствует величине, исчисляемой киловаттами. Увеличение мощностных характеристик для обслуживания одного индивидуума на планете может привести к очень серьезным последствиям, поэтому-то проблемы энергетики — одни из важнейших. Чернобыль показал, что атомная энергетика таит огромные опасности для жизни людей и планеты, но я, откровенно говоря, не вижу пока реальной альтернативы атомной энергетике. Человечество из-за чернобыльской катастрофы шарахнулось от нее прочь, но в XXI веке этот вид энергетики станет основным. Возможно, в середине столетия, а может быть несколько позже, будет решена проблема управляемых термоядерных реакций. Я был бы безумно рад, если бы были решены прежде всего экономико-технологические проблемы преобразования солнечной энергии, ибо основную роль в этом процессе играют полупроводниковые преобразователи.

Алина Передерни, студентка факультета культуры, специальность — социально-культурная деятельность, I курс, г. Мурманск: — Всем известно, что в нашей стране труд ученых оплачивается низко. Как Вам кажется, остались ли у нас ученые-альтруисты, которые бескорыстно трудятся на общее благо?

— Думаю, да. Безусловно, оплата научных работников у нас в стране сегодня крайне невысока. Действительные члены Академии наук получают зарплату меньше двухсот долларов в месяц — естественно, в рублевом эквиваленте. И все же научный работник имеет уникальную возможность заниматься всю жизнь любимым делом. Эта работа все время приносит радость и удовлетворение, причем радость гораздо большую, чем очень большие деньги.

Ольга Асриянц, студентка факультета культуры, специальность — социально-культурная деятельность, II курс, пос. Тайцы Гатчинского р-на Ленинградской обл.: — Вы сказали, что зарубежные физики ничем не отличаются от наших. Среди наших физиков невероятно много людей с фантастическим чувством юмора. А западные ученые такие же?

— Я не знаток западного научного мира, хотя довелось, что было в те времена не так уж часто, поработать в 1970 году полгода в Иллинойском университете. В той среде, где я общался, чувство юмора у американских физиков было развито высоко.

Вообще, в период так называемой холодной войны отношения между американскими и советскими физиками были на самом деле очень дружественными, мы на самом деле старались друг другу помогать и, насколько это было возможно, встречаться, проводить совместные семинары, совещания. Думаю, что чувство юмора Игоря Курчатова и Ричарда Фейнмана часто помогало жить, работать и общаться, и без этого чувства нельзя было сохраниться в очень и очень непростых условиях. Позвольте, развлеку вас одной историей, которая случилась в Институте атомной энергии (сейчас это Курчатовский институт). Его основоположником был Абрам Федорович Иоффе, он в феврале 1943 года и назначил Игоря Васильевича Курчатова временно исполняющим обязанности заведующего лабораторией № 2. Позже решением правительства Игорь Васильевич был утвержден директором этой лаборатории, которая позднее стала знаменитым Курчатовским институтом. И вот в 1949 году, уже после успешного испытания первой советской атомной бомбы, Игорю Васильевичу Курчатову на стол пришла бумага, написанная начальником пожарной охраны института, который адресовал ее в дирекцию. В ней начальник пожарной охраны сообщал, что в комнате номер такой-то в 20:00 младший научный сотрудник имярек и младшая научная сотрудница такая-то занимались сами понимаете чем. Заместители Игоря Васильевича не знали, что с этой бумагой делать, и передавали друг другу, пока, наконец, не спихнули на стол академику Курчатову, который написал замечательную резолюцию: «Половые сношения в нерабочее время пожарной опасности не представляют».

Сергей Коротеев, студент факультета культуры, специальность — журналистика, II курс, Санкт-Петербург: — Кто в Вашей жизни сыграл роль воспитателя, нравственного ориентира?

— Я уже, по-моему, говорил: прежде всего папа, мама, мой старший брат и, конечно, те учителя, которых я уже вспоминал.

А. С. Запесоцкий (читает записку): — У Вас очень оригинальный галстук. Это подарок?

— Да, это подарок Клауса фон Клитцинга, первооткрывателя квантового эффекта Холла, и здесь, на галстуке, основные принципы и основные формулы квантового эффекта Холла, а на обороте — подпись самого дарителя.

А. С. Запесоцкий (читает записку): — Каждая профессия подразумевает наличие определенного профессионального языка. А какими словами физик объясняется в любви?

— По собственному опыту могу сказать, что физики используют тот же язык, что и представители всех других профессий. Никакой особой специфики в языке любви у физиков нет.

А. С. Запесоцкий (читает записку): — Приходилось ли Вам в Вашей педагогической деятельности отчислять очень талантливых студентов? Если да, за какие проступки?

— Слава богу, я никогда не был ректором университета и мне никогда не приходилось заниматься такими административными вопросами. Я просто заведовал кафедрой, читал студентам лекции, и обычно мне приходилось принимать другое решение: взять талантливого студента к себе в лабораторию.

А. С. Запесоцкий (читает записку): — В одном из своих выступлений Вы говорили, что советская физика поддерживалась Фондом Сороса и даже Пентагоном. Сегодня Вы сказали, что российская физика не в самом плохом состоянии и что-то еще осталось во времени СССР. Хотелось бы узнать, откуда сейчас берутся финансы?

— Прежде всего, нужно сделать некоторые уточнения по поводу Фонда Сороса. Джорж Сорос пожертвовал на всю науку СНГ 100 миллионов долларов. При этом непосредственно на исследовательские гранты — чуть больше половины. Для сравнения хочу сказать, что бюджет Физико-технического института в конце 1980-х годов в пересчете на доллары был равен примерно 100 миллионам. Поэтому если судить о поддержке Фонда Сороса по вложенной сумме, то это относительно небольшие деньги, но, как говорится, «дорого яичко к Христову дню». В 1994 году эти средства были очень важны. Скажем, Физико-технический институт получил тогда около двух миллионов долларов, так как выиграл много исследовательских грантов, что в то время было для нас бесконечно важно.

Сегодня основной бюджет Академии наук состоит из государственных средств. Но величина его несравнима с тем, что было десять-пятнадцать лет тому назад. В ценах, эквивалентных концу восьмидесятых, по крайней мере, на порядок меньше. Если посмотреть даже на очень хорошие институты и лаборатории, то они в лучшем случае зарабатывают средства на исследования благодаря прямым контрактам с исследовательскими организациями Запада, благодаря грантам. Таким образом удается заработать суммы, приблизительно равные бюджетным государственным средствам.

Все равно даже лучшие наши институты и лаборатории имеют средства в пять-десять раз меньшие, чем раньше. Это позволяет лаборатории работать и даже заказывать материалы для исследований. Но совершенно не позволяет обновлять экспериментальную базу. Об этом я уже говорил как об основной трудности сегодня. Думаю, что это должно и, по-моему, начинает понимать, руководство страны. Нужно усвоить очень простую вещь: будущее страны — это, прежде всего, наукоемкие технологии, наукоемкая промышленность, а не сырье и ресурсы, которые распродаются сегодня. Академик-секретарь отделения экономики Академии наук, очень хороший ученый-экономист Дмитрий Семенович Львов в одном из своих выступлений четко показал, что 75 % дохода страна сегодня получает от продажи ресурсов: нефти, газа, металлов, сырья; почти 20 % — за счет капитала: акции, ГКО и прочее. И только 5 % нашего дохода дают промышленность и сельское хозяйство, труд всего нашего населения. Нужно понимать совершенно четко, что при таком соотношении у страны не может быть будущего. Основным движителем прогресса, экономики и благополучия страны является наука. Я могу приводить десятки, сотни примеров, когда из научных исследований наших институтов возникали новые отрасли промышленности, которые приносили огромную пользу государству. Во многом это в первую очередь касается военной промышленности, она почти всегда была базой наукоемких технологий в целом.

Александр Палынин, аспирант экономического факультета, специальность — экономика и управление народным хозяйством, Санкт-Петербург: — Расскажите, пожалуйста, о Ваших взаимоотношениях с Андреем Дмитриевичем Сахаровым.

— Мы были знакомы, но никаких особых взаимоотношений не было. Какое-то время я, после того как мы познакомились лично, когда он уже вернулся из Горького, чувствовал некоторую напряженность. До этого времени мы не встречались. Я хорошо знал других участников этой великой атомной эпопеи, прежде всего Анатолия Петровича Александрова. Как-то мне сказали, что Сахаров почему-то считает, что я некий родственник генерала Алферова, который работал в Министерстве среднего машиностроения и с которым у него были довольно сложные отношения. Узнав, что мы просто однофамильцы, его отношение ко мне изменилось, напряженность исчезла.

Ольга Шевченко, студентка факультета культуры, специальность — социально-культурная деятельность, I курс, с. Нововаршавка Омской обл.: — Вы являетесь ученым мирового класса, но помимо этого Вы известны еще и как политик. Откройте, пожалуйста, секрет: как удается совмещать активную политическую деятельность с фундаментальной научной работой?

— Я не считаю себя политиком. Это во-первых. Политиком меня можно назвать только в силу того, что я являюсь депутатом Государственной Думы. Нужно сказать, я очень долго думал перед выборами и в первую Думу, и сейчас, нужно ли мне туда идти. Меня просили коллеги по Академии, и опыт работы в Думе, в Комитете по науке и образованию, показал, что я могу помочь нашей науке выживать в этих трудных условиях. Ни разу я не участвовал ни в каких политических дискуссиях. Это не означает, что у меня нет своих политических взглядов. Они есть, если спрашивают, я о них говорю. Но в политической кухне, в политдебатах стараюсь не участвовать. У меня есть своя работа. И в Думе я только потому, что могу помочь нашей науке, в том числе и участвуя в работе Государственной Думы. Это очень непросто.

Ольга Матищук, студентка экономического факультета, III курс, Санкт-Петербург: — Жорес Иванович, считаете ли Вы, что в России уровень образования в вузах ниже, чем за границей?

— Нет, не считаю. Возможно, я уже немножко отстал и несколько хуже, чем пятнадцать-двадцать лет тому назад, знаю уровень образования в наших вузах в целом. Все-таки у меня такое ощущение, что на первых курсах у нас обучать студентов легче, чем в Штатах. Из школы приходят лучше подготовленные ребята и девчата, но дальше картина меняется. Не зря мы все-таки перешли на систему бакалавриата и магистратуры. Магистратура — это два года для подготовки высококвалифицированных специалистов. Перерабатывая по-своему некие западные стандарты, мы имеем возможность раньше вовлечь человека в активную работу и вместе с тем сохранить систему образования. У нас есть свои определенные преимущества. В чем мы, безусловно, отставали в течение продолжительного времени, так это в компьютерных технологиях в образовании. Думаю, что и по-прежнему отстаем. Гуманитарный университет в этом отношении скорее исключение.

Андрей Зверев, студент юридического факультета, II курс, Санкт-Петербург: — В чем цель науки вообще?

— Очень трудный вопрос, я же не оракул. Вообще говоря, наука — добыча знаний. Почти всегда наука — это объяснение окружающего мира. Современная наука молодая, она появилась около 300 лет тому назад. Наука — это священные для каждого культурного человека имена — Декарт, Ньютон, Лейбниц, Галилей. Именно эти люди, титаны, создали современную науку.

Следующий этап — это квантовая теория. И не потому, что я физик. Нильс Бор и Альберт Эйнштейн — это гиганты, на плечах которых выросло по-настоящему современное здание науки. Помню, как один из замечательных британских физиков Рудольф Пайерлс, почетный член Физтеха, приезжал на юбилей института. Он связан с СССР и Россией многие десятилетия. Он даже женился до войны в Харькове, когда работал в Харьковском физтехе. Как-то он прекрасно ответил на мой вопрос, почему в 1920-е годы так много было сделано замечательной плеядой физиков: «Знаете, Жорес, это было золотое время для физики, когда первоклассные ученые делали гениальные работы, а второстепенные делали первоклассные работы».

Андрей Зверев: — Где и как Вы предпочитаете отдыхать?

— В поселке Комарово, у себя на даче. Очень люблю плавать. Десять лет тому назад в гараже я сделал небольшой плавательный бассейн.

Иван Голубовский, студент юридического факультета, I курс, г. Сургут: — Слушая Вас, понял, что мое настоящее призвание — физика. Я учусь на юридическом факультете, есть ли у меня время изменить свою судьбу?

— Сколько Вам лет?

Иван Голубовский: — Девятнадцать.

— Конечно, есть.